За степью, в приволжских песках,
Широкое, алое солнце тонуло.
Ребёнок уснул у тебя на руках,
Ты вышла из душной кибитки, взглянула
На кровь, что в зеркальце соли текла,
На солнце, лежавшее просто на блюде, -
И сладкой отрадой сухого, степного тепла
Подуло в лицо твоё, в потные, смуглые груди.
Великий был стан за тобой:
Скрипели колёса, ревели верблюды,
Костры, разгораясь, в дыму пламенели
И пыль поднималась багровою тьмой.
Ты девочка, тихая сердцем и взором,
Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок,
Что соный ребёнок, державший твой тёмный сосок,
Тот самый Монгол, о котором
Во веки веков не забудет земля?
Ты знала ли, Мать, что и я
Восставлю его, - что не надо мне рая,
Христа, Галилеи и лилий ее полевых,
Что я не смиреннее их -
Аттилы, Тимура, Мамая,
Что я их достоин, когда,
Наскучив таиться за ложью,
Рву древнюю хартию божью,
Насилую, режу, и граблю, и жгу города?
Погасла за степью слюда,
Дрожащее солнце в песках потонуло.
Ты скучно в померкшее небо взглянула
И, тихо вздохнувши, опять опустила глаза...
Несметною ратью чернели воза,
В синеющей ночи прохладой и горечью дуло.
