До рассвета поднявшись, извозчика взял
Александр Ефимыч с Песков
И без отдыха гнал от Песков чрез канал
В жёлтый дом, где живёт Бирюков;
Не с Цертелёвым он совокупно спешил
На журнальную битву вдвоём,
Не с романтиками переведаться мнил
За баллады, сонеты путём.
Но во фраке был он, был тот фрак запылён,
Какой цветом - нельзя распознать;
Оттопырен карман: в нём торчит, как чурбан,
Двадцатифунтовая тетрадь.
Вот к обеду домой возвращается он
В трёх этажный Моденова дом,
Его конь опенён, его Ванька хмелён,
И согласно хмелён с седоком.
Бирюкова он дома в тот день не застал, -
Он с Красовским в цензуре сидел,
Где на Олина грозно вдвоём напирал,
Где фон Поль улыбаясь глядел.
Но изорван был фрак, на манишке табак,
Ерофеичем весь он облит.
Не в парнасском бою, знать в питейном дому
Был квартальными больно побит.
Соскочивши у Конной с саней у столба,
Притаясь у будки стоял;
И три раза он крикнул Бориса-раба,
Из харчевни Борис прибежал.
"Пойди ты, мой Борька, мой трагик смешной,
И присядь ты на брюхо моё;
Ты скотина, но, право, скотина лихой,
И скотство по нутру мне твоё".
Продолжение когда-нибудь.
