В этой теме,
и личной
и мелкой,
перепетой не раз
и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды
и у негра вострит на хозяев нож.
Если Марс,
и на нем хоть один сердцелюдый,
то и он
сейчас
скрипит
про то ж.
Эта тема придет,
калеку за локти
подтолкнет к бумаге,
прикажет:
- Скреби!
И калека
с бумаги
срывается в клекоте,
только строчками в солнце песня рябит.
Эта тьма придет,
позвонится с кухни,
повернется,
сгинет шапчонкой гриба,
и гигант
постоит секунду
и рухнет.
под записочной рябью себя погребя.
Эта тема придет,
прикажет:
- Истина! -
Эта тема придет,
велит:
- Красота! -
И пускай
перекладиной кисти раскистены -
только вальс под нос мурлычешь с креста.
Эта тема азбуку тронет разбегом -
уж на что б, казалось, книга ясна! -
и становится
- А -
недоступней Казбека.
Замутит,
оттянет от хлеба и сна.
Эта тема придет,
вовек не износится,
только скажет:
- Отныне гляди на меня! -
И глядишь на нее,
и идешь знаменосцем,
красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема!
Нырнет под события,
в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,
и как будто ярясь
- посмели забыть ее! -
затрясет;
посыпятся души из шкур.
Эта тема ко мне заявилась гневная,
приказала:
- Подать
дней удила! -
Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное
и грозой раскидала людей и дела.
Эта тема пришла,
остальные оттерла
и одна
безраздельно стала близка.
Эта тема ножом подступила к горлу.
Молотобоец!
От сердца к вискам.
Эта тема день истемнила, в темень
колотись - велела - строчками лбов.
Имя
этой
теме:
......!
I
БАЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ
Стоял - вспоминаю.
Был этот блеск.
И это
тогда
называлось Невою.
Маяковский, "Человек"
(13 лет работы, т.2, стр.77)
О_ балладе_ и_ о_ балладах_
Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
молодеет и лад баллад.
Лубянский проезд.
Водопьяный.
Вид
вот.
Вот
фон.
В постели она.
Она лежит,
Он.
На столе телефон.
"Он" и "она" баллада моя.
Не страшно нов я.
Страшно то,
что "он" - это я,
и то, что "она" -
моя.
При чем тюрьма?
Рождество.
Кутерьма.
Без решеток окошки домика!
Это вас не касается.
Говорю - тюрьма.
Стол.
На столе соломинка.
По_ кабелю_ пущен_ номер_
Тронул еле - волдырь на теле.
Трубку из рук вон.
Из фабричной марки -
две стрелки яркие
омолниили телефон.
Соседняя комната.
Из соседней
сонно:
- Когда это?
Откуда это живой поросенок? -
Звонок от ожогов уже визжит,
добела раскален аппарат.
- Больна она!
Она лежит!
Беги!
Скорей!
Пора!
Мясом дымясь, сжимаю жжение.
Моментально молния телом забегала.
Стиснул миллион вольт напряжения.
Ткнулся губой в телефонное пекло.
Дыры
сверля
в доме,
взмыв
Мясницкую
пашней,
рвя
кабель,
номер
пулей
летел
барышне.
Смотрел осовело барышнин глаз -
под праздник работай за двух.
Красная лампа опять зажглась.
Позвонила!
Огонь потух.
И вдруг
как по лампам пошло куролесить,
вся сеть телефонная рвется на нити.
-67-10!
Соедините! -
В проулок!
Скорей!
Водопьяному в тишь!
Ух!
А то с электричеством станется -
под рождество
на воздух взлетишь
со всей
со своей
телефонной
станцией.
Жил на Мясницкой один старожил.
Сто лет после этого жил -
про это лишь -
сто лет! -
говаривал детям дед.
- Было - суббота...
под воскресенье...
Окорочок...
Хочу, чтоб дешево...
Как вдарит кто-то!..
Землетрясенье...
Ноге горячо...
Ходун - подошва!..-
Не верилось детям,
чтоб так-то
да там-то.
Землетрясенье?
Зимой?
У почтамта?!
Телефон_ бросается_ на_ всех_
Протиснувшись чудом сквозь тоненький шнур,
раструба трубки разинув оправу,
погромом звонков громя тишину,
разверг телефон дребезжащую лаву.
Это визжащее,
звенящее это
пальнуло в стены,
старалось взорвать их.
Звоночинки
тыщей
от стен
рикошетом
под стулья закатывались
и под кровати.
Об пол с потолка звоночище хлопал.
И снова,
звенящий мячище точно,
взлетал к потолку, ударившись об пол,
и сыпало вниз дребезгою звоночной.
Стекло за стеклом,
вьюшку за вьюшкой
тянуло
звенеть телефонному в ток.
Тряся
ручоночкой
дом-погремушку,
тонул в разливе звонков телефон.
Секундантша_
От сна
чуть видно -
точка глаз
иголит щеки жаркие.
Ленясь, кухарка поднялась,
идет,
кряхтя и харкая.
Моченым яблоком она.
Морщинят мысли лоб ее.
- Кого?
Владим Владимыч?!
А! -
Пошла, туфлею шлепая.
Идет.
Отмеряет шаги секундантом.
Шаги отдаляются...
Слышатся еле...
Весь мир остальной отодвинут куда-то,
лишь трубкой в меня неизвестное целит.
Просветление_ мира_
Застыли докладчики всех заседаний,
не могут закончить начатый жест.
Как были,
рот разинув,
сюда они
смотрят на рождество из рождеств.
Им видима жизнь
от дрязг и до дрязг.
Дом их -
единая будняя тина.
Будто в себя,
в меня смотрясь,
ждали
смертельной любви поединок.
Окаменели сиренные рокоты.
Колес и шагов суматоха не вертит.
Лишь поле дуэли
да время - доктор
с бескрайним бинтом исцеляющей смерти.
Москва -
за Москвой поля примолкли.
Моря -
за морями горы стройны.
Вселенная
вся
как будто в бинокле,
в огромном бинокле (с другой стороны).
Горизонт распрямился
ровно-ровно.
Тесьма.
Натянут бечевкой тугой.
Край один -
я в моей комнате,
ты в своей комнате - край другой.
А между -
такая,
какая не снится,
какая-то гордая белой обновой,
через вселенную
легла Мясницкая
миниатюрой кости слоновой.
Ясность.
Прозрачнейшей ясностью пытка.
В Мясницкой
деталью искуснейшей выточки
кабель
тонюсенький -
ну, просто нитка!
И все
вот на этой вот держится ниточке.
Дуэль_
Раз!
Трубку наводят.
Надежду
брось.
Два!
Как раз
остановилась,
не дрогнув,
между
моих
мольбой обволокнутых глаз.
Хочется крикнуть медлительной бабе:
- Чего задаетесь?
Стоите Дантесом.
Скорей.
скорей просверлите сквозь кабель
пулей
любого яда и веса.-
Страшнее пуль -
оттуда
сюда вот,
кухаркой оброненное между зевот,
проглоченным кроликом в брюхе удава
по кабелю,
вижу,
слово ползет.
Страшнее слов -
из древнейшей древности,
где самку клыком добывали люди еще,
ползло
из шнура -
скребущейся ревности
времен троглодитских тогдашнее чудище.
А может быть...
Наверное, может!
Никто в телефон не лез и не лезет,
нет никакой троглодичьей рожи.
Сам в телефоне.
Зеркалюсь в железе.
