О. Мандельштам. Стихотворения


"Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето..."

       Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
       С дроботом мелким расходятся улицы в чеботах узких железных.
       В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
       Нет на Москву и ночью угомону,
       Когда покой бежит из-под копыт...
       Ты скажешь - где-то там на полигоне
       Два клоуна засели - Бим и Бом,
       И в ход пошли гребенки, молоточки,
       То слышится гармоника губная,
       То детское молочное пьянино:
       - До-ре-ми-фа
       И соль-фа-ми-ре-до.
      
       Бывало, я, как помоложе, выйду
       В проклеенном резиновом пальто
       В широкую разлапицу бульваров,
       Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
       Где арестованный медведь гуляет -
       Самой природы вечный меньшевик.
       И пахло до отказу лавровишней...
       Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
      
       Я подтяну бутылочную гирьку
       Кухонных крупно скачущих часов.
       Уж до чего шероховато время,
       А всё-таки люблю за хвост его ловить:
       Ведь в беге собственном оно не виновато,
       Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
      
       Чур! Не просить, не жаловаться, цыц!
       Не хныкать -
       для того ли разночинцы
       Рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?
       Мы умрем, как пехотинцы,
       Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
      
       Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
       Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
       Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
       Выпьем до дна...
      
       Из густо отработавших кино,
       Убитые, как после хлороформа,
       Выходят толпы - до чего они венозны,
       И до чего им нужен кислород...
      
       Пора вам знать: я тоже современник,
       Я человек эпохи Москвошвея, -
       Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
       Как я ступать и говорить умею!
       Попробуйте меня от века оторвать,
       Ручаюсь вам - себе свернете шею!
      
       Я говорю с эпохою, но разве
       Душа у ней пеньковая и разве
       Она у нас постыдно прижилась,
       Как сморщенный зверек в тибетском храме:
       Почешется - и в цинковую ванну.
       - Изобрази еще нам, Марь Иванна!
       Пусть это оскорбительно - поймите:
       Есть блуд труда и он у нас в крови.
      
       Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом.
       К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
       Он с Моцартом в Москве души не чает -
       За карий глаз, за воробьиный хмель.
       И словно пневматическую почту
       Иль студенец медузы черноморской
       Передают с квартиры на квартиру
       Конвейером воздушным сквозняки,
       Как майские студенты-шелапуты...
      
       Май - 4 июня 1931