Н. НЕКРАСОВ. Полное собрание стихотворений. Том 1


№ 254. Карп Пантелеич и Степанида Кондратьевна

       (Поэма в индийском вкусе)
      
       1
      
       Жил-был красавец, по имени Карп, Пантелея
       Старого сын, обладатель деревни Сопелок
       (Турово тож), трехаршинного роста детина,
       Толстый и красный, как грозды калины созрелой -
       Ягоды сочной, но горькой, - имел исполинскую силу,
       Так что в Сопелках героя, подобного Карпу,
       Не было, нет и не будет, - между мужиками
       Он сиял, как сияет солнце между звездами.
       Раз на рогатину принял медведя, а волка,
       Жива и здрава, однажды в село притащил
       За полено;
       Храбро смотрел на широкое горло ведерной бутыли,
       Кашей набитый бурдюк поглощал как мельчайшую
       Птичку,
       Крепкий мышцею, емкий гортанью, прекрасного пола
       Первый в Сопелках прельститель...
       ... Таков-то
       Карп Пантелеевич был. Но, к несчастью, и слабость
       Также имел он великую: в карты играть был
       Безмерно
       Страстен. - В это же время владел Вахрушовым
       Обширным
       Пенкин, Кондратий Степаныч, весьма благодушный
       И плотный мужчина.
       Долго бездетен он был и обет произнес пред
       Судьбою
       ...
       Только б судьбы всеблагие его наградили
       Сладким родительским счастьем, - и небо ему
       Даровало
       Трех сыновей и дочь. Сыновья назывались: первый
       Сидор, Федор другой и Венедикт третий; а имя
       Дочери было дано Степанида. Мальчики были
       Тощи и желты; звездой красоты расцвела
       Степанида.
       Прелесть ее прошла по губернии чудной молвою.
       Горничных девок и баб окруженная роем, как будто
       Свежим венком, сияла меж них Степанида, сияла,
       Будто малина в крапиве. Не только в уезде,
       Даже в губернии самой, где лучшие жены
       Очи чаруют, подобной красы не видали:
       Прелесть ее могла привлечь и губернских
       Надменных,
       Гордых чиновников в город уездный и даже
       В скромный приют деревенский.
      
       2
      
       Однажды, под вечер,
       Проса пригоршню похитив тихонько в амбаре
       (С доброю целью не грех иногда и похитить!),
       Дева идет к ручейку, где встречать уж издавна
       Гуси-любимцы привыкли кормилицу-деву...
       Весело корм шелушат с алебастровых ручек
       Добрые птицы дворные и вздор благодарный возводят
       К деве прекрасной, как будто любуяся ею.
       Только один и не ест и приветливой ласки не ищет.
       Тщетно к нему простирая обильную кормом
       Длань, подзывает его изумленная дева:
       Он не подходит. Вот она ближе к нему, а он
       Дальше;
       Дева за ним - он всё дальше... и странно
       Ей показалось, что сделалось с гусем? "Постой же! -
       Думает, - я тебя так не оставлю, проказник; поймаю
       И за побег накажу - накормлю хорошенько!"
       Просо за пазуху всыпав и платьице к верху поднявши
       (Был уже вечер, и небо обильно росилось),
       Ручки к нему простирает и ловит, как серна
       Вслед беглецу устремляясь и алые губки кусая,
       Полные милых упреков, в досаде. И вот уж накрыла;
       Вот уж готова схватить, но опять непокорный
       Вырвался, снова отшибся далеко - и снова,
       Стан распрямив серновидный, бежит утомленная
       Дева.
       С версту и более так пробежала; но тщетны
       Были усилья красавицы, силы уж ей изменяют,
       Дух занимается - хочет бежать и не может...
       Стала, кругом оглянулася. Вправо окраина леса,
       Дальше пространная нива, покрытая рожью;
       Налево...
       "Боже! какая картина!.." И скромно потупила очи
       Робкая дева и в страхе дыханье удерживать стала...
      
       3
      
       Влево была небольшая поляна, и кусты
       Шли от нее далеко и с самим горизонтом сливались.
       С края же кустов (и вот что стыдливую деву смутило)
       Кто-то лежал, устремившись очами на небо
       И выпуская дымок из коротенькой трубки с оправой.
       Был он красив:в голубую венгерку с кистями
       Затянут, обут в сапоги до колен и украшен
       Желтой ермолкой с зеленою кистью; лежала
       Пара легавых собак близ него, и смотрело
       Смерть наносящее дуло ружья из куста. Удалиться
       Силы собравшая дева хотела, но снова
       Силы ей вдруг изменили - осталась и долго,
       Долго смотрела, забыв и стыдливость, и гуся,
       И всё, что ни есть на земле. В упоеньи,
       С сердцевластительным взором, с улыбкой, чарующей душу,
       Молча стояла, молча глядела и таяла тайным
       Пламенем... Вот бы идти - победила влеченье
       Страстное... Вдруг встрепенулся - подходит
       Прямо к охотнику гусь, распустив златоперые
       Крылья,
       Дерзко крича и длинной главой помавая.
       Бросились псы, оглянулся охотник и видит:
       Сладкоприветная дева пред ним; как с неба
       Слетевший
       Ангел, она прекрасна была, и прелесть любви
       Окружала
       Нежные члены ее, жажду любви пробуждая.
       Муку любви почувствовал Карп при виде
       Волшебном
       Стройного стана ее; приподнялся и рухнулся
       Снова
       Он на колени пред нею, и речь полилася потоком,
       Словно с горы сладкозвучные волны, словно
       Из бочки
       Мед искрометный на дно ендовы позлащенной.
      
       4
      
       Грусть и тоска воцарились в селе Вахрушове.
       Печальна,
       Бродит одна Степанида и тайную думает думу:
       После того, что сказал ей охотник, влюбленная
       Дева,
       Словно как будто с собою расставшись, была
       Беспрестанно
       С Карпом прекрасным. Ни вкусный крыжовник,
       Ни вишни,
       Ниже галушки ее не прельщают; то в землю
       Взоры потупит, то к милым Сопелкам (Турово тож)
       Их поднимет
       С темной надеждой и с полной тяжкими вздохами
       Грудью;
       Временем щеки - как жар, временем бледные; очи
       Полные слез, засохшие губы, и все в беспорядке
       Мысли, как волосы... День и ночь Степанида
       Вздыхала,
       Слабая, томная; не было ей ни сна на постели,
       Ниже покоя на месте ином, и Кондратий Степаныч,
       Нежный родитель ее, услыхавши, что дочь
       Степанида
       (Свой покой потеряла), обедать не мог, и простыли
       Даром ленивые щи, и вареники так простояли...
       К счастью, недолго тоска вострозубая грызла
       Жителей добрых села Вахрушова. Однажды,
       Только что сели за стол и разрезали чудный
       Кашей набитый пирог, и главою семьи на тарелку
       Было уж взято три доли, и он, уж схвативши
       Мощной рукою одну, обдававшую паром, разинул
       Пасть и как тигр показал серо-желтые зубы, -
       Вдруг подлетела к крыльцу таратайка, и сваха
       В комнату шасть. Изменилась в лице Степанида,
       Вон убежала в испуге. Сваха за ней быстро, как
       За робкой
       Ланию пес разъяренный, и вот Степанида
       С нею одной осталась одна, и тут, приосанясь,
       Сваха сказала почтительным голосом ей:
       "Степанида,
       Свет мой Кондратьевна! в Турове Карп Пантелеич,
       Барин добрейший, живет-поживает, и нет
       И не будет
       В свете красавца такого, - верь чести, не лгу я,
       Лопни глаза, расступись мать сыра земля, выгний
       Зубы во рту до единого. Если б его ты женою
       Стала, какой бы родился у вас постреленок...
       О, чудо!
       Выдь за него, осчастливь и его и себя ты навеки -
       Ты, тихонравная, сладкоприветная, добрая девка!
       Много на жизни людей повенчала я, много
       Всяких даров и побой приняла за услуги,
       Много наделала жен и мужей, но доныне
       Встретить красавца такого, как он, не случалось.
       Краля червонная ты, а твой Карп Пантелеич
       Просто козырный король - выбирай, какой
       Любишь ты масти!"
       Так говорила злохитрая сваха. Меж тем Степанида,
       Слушая, радостно рдела; потом в ответ
       Прошептала,
       Вся побледнев от любви: "Скажи ты то же
       И Карпу".
       Быстро оделася сваха, уселась опять в таратайку,
       Ехать в Сопелки велела и там, за графином
       Настойки,
       Карпу влюбленному всё рассказала.
       Слушая жадно, почтенный сын Пантелея, рюмку
       За рюмкой глотая,
       Радостно рдел... Благодарного полный восторга,
       Обнял старуху, сладко рыдая, и целую сотню
       Собственной травли заячьих шкур подарил ей
       На шубу...
      
       (1844 или 1845)