ПУШКИН. Том I


К ЛИЦИНИЮ

       (с латинского).
      
       Лициний, зришь ли ты? на быстрой колеснице,
       Увенчан лаврами, в блестящей багрянице,
       Спесиво развалясь, Ветулий молодой
       В толпу народную летит по мостовой.
       Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят,
       Как ликторов полки народ несчастный гонят.
       Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд
       С покорностью ему умильный мещут взгляд,
       Ждут в тайном трепете улыбку, глаз движенья,
       Как будто дивного богов благословенья;
       И дети малые и старцы с сединой
       Стремятся все за ним и взором и душой,
       И даже след колес, в грязи напечатленный,
       Как некий памятник им кажется священный.
      
       О Ромулов народ! пред кем ты пал во прах?
       Пред кем восчувствовал в душе столь низкий страх?
       Квириты гордые под иго преклонились!..
       Кому ж, о небеса! кому поработились?..
       Скажу ль - Ветулию! - Отчизне стыд моей,
       Развратный юноша воссел в совет мужей,
       Любимец деспота сенатом слабым правит,
       На Рим простер ярем, отечество бесславит.
       Ветулий, римлян царь!.. О срам! о времена!
       Или вселенная на гибель предана?
      
       Но кто под портиком, с руками за спиною,
       В изорванном плаще и с нищенской клюкою,
       Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?
       Не ошибаюсь я, философ то Дамет.
       "Дамет! куда, скажи, в одежде столь убогой
       Средь Рима пышного бредешь своей дорогой?"
      
       "Куда? не знаю сам. Пустыни я ищу,
       Среди разврата жить уж боле не хочу;
       Япетовых детей пороки, злобу вижу,
       Навек оставлю Рим: я людства ненавижу".
      
       Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,
       Отдав поклон мечте, Фортуне, суетам,
       Седого стоика примером научиться?
       Не лучше ль поскорей со градом распроститься,
       Где все на откупе: законы, правота,
       И жены, и мужья, и честь, и красота?
       Пускай Глицерия, красавица младая,
       Равно всем общая, как чаша круговая,
       Других неопытных в любовну ловит сеть;
       Нам стыдно слабости с морщинами иметь.
       Летит от старика любовь в толпе веселий.
       Пускай бесстыдный Клит, вельможей раб Корнелий,
       Оставя ложе сна с запевшим петухом,
       От знатных к богачам бегут из дома в дом;
       Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода;
       Во мне не дремлет дух великого народа.
       Лициний, поспешим далеко от забот,
       Безумных гордецов, обманчивых красот,
       Докучных риторов, парнасских Геростратов;
       В деревню пренесем отеческих пенатов;
       В тенистой рощице, на берегу морском
       Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,
       Где, больше не страшась народного волненья,
       Под старость отдохнем в глуши уединенья,
       И там, расположась в уютном уголке,
       При дубе пламенном, возженном в камельке,
       Воспомнив старину за дедовским фиялом,
       Свой дух воспламеню Петроном, Ювеналом,
       \В сатире праведной порок изображу\
       #В гремящей сатире порок изображу
       И нравы сих веков потомству обнажу.
      
       О Рим! о гордый край разврата, злодеянья,
       Придет ужасный день - день мщенья, наказанья;
       Предвижу грозного величия конец,
       Падет, падет во прах вселенныя венец!
       Народы дикие, сыны свирепой брани,
       Войны ужасной меч прияв в кровавы длани,
       И горы и моря оставят за собой
       И хлынут на тебя кипящею рекой.
       Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокой;
       И путник, обратив на груды камней око,
       Речет задумавшись, в мечтаньях углублен:
       "Свободой Рим возрос - а рабством погублен".