ПУШКИН. Том I


К ЖУКОВСКОМУ

       Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени
       Я с трепетом склонил пред музами колени:
       Опасною тропой с надеждой полетел,
       Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.
       Страшусь, неопытный, бесславного паденья,
       Но пылкого смирить не в силах я влеченья,
       Не грозный приговор на гибель внемлю я:
       Сокрытого в веках священный судия,*
       Страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый
       И бледной зависти предмет неколебимый
       Приветливым меня вниманьем ободрил;
       И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил;
       И славный старец наш, царей певец избранный,**
       Крылатым Гением и Грацией венчанный,
       В слезах обнял меня дрожащею рукой
       И счастье мне предрек, незнаемое мной.
       И ты, природою на песни обреченный!
       Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?
       Могу ль забыть я час, когда перед тобой
       Безмолвный я стоял, и молнийной струей -
       Душа к возвышенной душе твоей летела
       И, тайно съединясь, в восторгах пламенела,-
       Нет, нет! решился я - без страха в трудный путь.
       Отважной верою исполнилася грудь.
       Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!..
       Вы цель мне кажете в туманах отдаленья,
       Лечу к безвестному отважною мечтой,
       И, мнится, Гений ваш промчался надо мной!
      
       Но что? под грозною парнасскою скалою
       Какое зрелище открылось предо мною?
       В ужасной темноте пещерной глубины
       Вражды и зависти угрюмые сыны,
       Возвышенных творцов Зоилы записные
       Сидят - Бессмыслицы дружины боевые.
       Далеко диких лир несется резкой вой,
       Варяжские стихи визжит Варягов строй.
       Смех общий им ответ; над мрачными толпами
       Во мгле два призрака склонилися главами.
       Один на груды сел и прозы и стихов -
       Тяжелые плоды полунощных трудов,
       Усопших од, поэм забвенные могилы!
       С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый:
       Пред ним растерзанный стенает Тилимах;
       Железное перо скрыпит в его перстах
       И тянет за собой Гекзаметры сухие,
       Спондеи жесткие и Дактилы тугие.
       Ретивой Музою прославленный певец,
       Гордись - ты Мевия надутый образец!
       Но кто другой, в дыму безумного куренья,
       Стоит среди толпы друзей непросвещенья?
       Торжественной хвалы к нему несется шум:
       \Он - он под рифмою попрал и Вкус и Ум;\
       #А он - он под рифмою попрал и Вкус и Ум;
       Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,
       Завистливый гордец, холодный Сумароков,
       Без силы, без огня, с посредственным умом,
       Предрассуждениям обязанный венцом
       И с Пинда сброшенный и проклятый Расином?
       Ему ли, карлику, тягаться с исполином?
       Ему ль оспоривать тот лавровый венец,
       В котором возблистал бессмертный наш певец,
       Веселье россиян, полунощное диво?*..
       Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо,
       Уж на челе его забвения печать,
       Предбудущим векам что мог он передать?
       Страшилась Грация цинической свирели,
       И персты грубые на лире костенели.
       Пусть будет Мевием в речах превознесен -
       Явится Депрео, исчезнет Шапелен.
      
       И что ж? всегда смешным останется смешное;
       Невежду пестует Невежество слепое.
       Оно сокрыло их во мрачный свой приют;
       Там прозу и стихи отважно все куют,
       Там все враги наук, все глухи - лишь не немы,
       Те слогом Никона печатают поэмы,
       Одни славянских од громады громоздят,
       Другие в бешеных трагедиях хрипят,
       Тот, верный своему мятежному союзу,
       На сцену возведя зевающую Музу,
       Бессмертных Гениев сорвать с Парнаса мнит.
       Рука содрогнулась, удар его скользит,
       Вотще бросается с завистливым кинжалом,
       Куплетом ранен он, низвержен в прах Журналом,-
       При свистах Критики к собратьям он бежит...
       И маковый венец Феспису ими свит.
       Все, руку положив на том "Тилимахиды",
       Клянутся отомстить сотрудников обиды,
       Волнуясь восстают неистовой толпой.
       Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой!
       Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой,
       Кто смело просвистал шутливою сатирой,
       Кто выражается правдивым языком,
       И русской Глупости не хочет бить челом!..
       Он враг Отечества, он сеятель разврата!
       И речи сыплются дождем на сопостата.
      
       И вы восстаньте же, парнасские жрецы,
       Природой и трудом воспитанны певцы
       В счастливой ереси и Вкуса и Ученья,
       Разите дерзостных друзей Непросвещенья.
       Отмститель Гения, друг истины, поэт!
       Лиющая с небес и жизнь и вечный свет,
       Стрелою гибели десница Аполлона
       Сражает наконец ужасного Пифона.
       Смотрите: поражен враждебными стрелами,
       С потухшим факелом, с недвижными крылами
       К вам Озерова дух взывает: други! месть!..
       Вам оскорбленный вкус, вам Знанья дали весть -
       Летите на врагов: и Феб и Музы с вами!
       Разите варваров кровавыми стихами;
       Невежество, смирясь, потупит хладный взор,
       Спесивых риторов безграмотный собор...
      
       Но вижу: возвещать нам истины опасно,
       Уж Мевий на меня нахмурился ужасно,
       И смертный приговор талантом возгремел.
       Гонения терпеть ужель и мой удел?
       Что нужды? смело в даль, дорогою прямою,
       Ученью руку дав поддержанный тобою,
       Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин,
       Мне ты пример. Что крик безумных сил дружин?
       Пускай беседуют отверженные Феба;
       Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.
       Их слава - им же стыд; творенья - смех уму;
       И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.