Шуми, греми не звучна лира
Ещё неопытна певца,
Да возглашу в пределы мира
Кончину пирогов творца.
Да возвещу я плачь ужасный
Трёх тафелей всех поваров.
Друзья! уж Кулаков нещастный
Не суетиться средь котлов,
Уж глас его нераздаётся
В обоих кухнях здесь,
От оного уж не мятётся
Собор его команды весь.
Уж в горохе переменился
До селе вкус приятный нам,
Картофель густоты лишился
И льётся с мисок по столам,
И, ах! напёрстника лишённый
Восплакал, возрыдал Бобров
Такой потерей огорчённый -
Он перебил всех поваров.
Но, Аполлон велеречивый
И Клио с громкою трубой,
Поведайте: масло-любивый,
Так кончил дни герой.
Среди котлов, на очаге,
Возвышен восседал Бобров,
Внизу с чумичкою в руке
Стоял смиренно Кулаков.
Стоял... власы его вздымались,
Стоял... вздыхал не говоря,
Его лишь взоры устремлялись
На кухню славного Царя.
Напрасно тщился пёс Боброва,
Ласкаяся его развеселить,
Напрасно повара Косого
Тулаев притащил смешить.
Бобров, Бобров замысловатый!
Успеха даже не имел
И Кулаков в свои палаты
С тоскою мрачно отшёл;
Лишь только с лестницы спустился,
Как вдруг бездыханный он пал
Аминь! он жизни сей лишился,
Тут шедший повар закричал.
Царя чертог тут взволновался,
Когда достиг к нему звук слов
Се, вопль повсюду промчался -
И с плачем побежал Бобров.
Следом ему пёс колченогой
Хромая к телу прилетел:
Бобров вопил: О боги! боги!
А пёс визжавши весь вспотел.
По что меня ты оставляешь,
Несчастный продолжал Бобров,
Мою ты жизнь отравляешь,
Не буду есть я пирогов!
Восстань, очнись! о, мой любезный,
Восстань, прошу тебя восстань!
Почто велишь мне лить ток слезной -
Восстань - я простираю длань.
Тс... тс... Пегас скачи потише
И против воли не неси
А как взлететь захочешь выше,
То у других ты попроси,
А я устал, да и довольно
Теперь бумаги измарал,
Но нет, всё несёт невольно,
Чтоб погребенье описать.
Быть так я для тебя склонюся,
И погребенье пропою
Ретивой только я боюся,
Что сломят голову мою.
Песнь 2
О, Аполлон! подай мне Лиру,
Подай Кастальских кубок вод,
Да воспою достойно миру
В Смоленск я погребальный ход -
Впреди предшествовал Тулаев,
За ним шёл Зайцев, Савинов,
С рябою харею Миняев,
Потом Затычкин и Смирнов.
Их гласы повсюду сливались,
Тресли всё здание по странам,
Глубоко в сердце отзывались -
И смех и плачь являли там.
Тулаев с Зайцевым ревели
Савинов тенором тянул,
Смирнов, Миняев тихо пели,
Затычкин что есть мочи дул.
А Силин с ними съединяся
По козьи кажется кричал.
Тут пёс лизал его льстяся
И трели с визгом подпущал.
За ними зрелась колесница,
Везомая тремя коньми,
Попон на коих, как трепица,
Разорван влёкся по земли.
Коней занятых из-под чана
Имея факелы в руках
Вели два наши великана,
Как можно меньше делав шаг.
За колесницею ж родные
И тьма в слезах знакомых шли -
Вблизи ж и соус и жаркие
Как будто ордена несли.
На гробе же пирог за шпагу
С чумичкою большой лежал
Что Кулаков имел отвагу
На чадной кухне быть являл.
Потом шёл Краснопевцев бледной
С супругой бледною своей
Неся котёл лужёный медный
Как бы усопшего трофей.
Но, муза, пой, я зрю Боброва
Власы растрёпаны на нём,
Лице искажено, сурово
И слёзы катятся ручъём
Он рвётся плачет умирает
И жалостный являет вид,
Едва очнётся, упадает,
Не может вовсе говорить.
Но наконец уста открылись
И прямо, Кулаков! к тебе
Слова высоко устремились.
Я стану продолжать себе
Но вот и к кухне подъезжают
В кафтанах новых повара
В кастрюли громко ударяют,
Провозгласив трикрат... Ура!
С такой процессией прекрасной
В Смоленской тело повезли,
И в мрак сырой могилы страшной
Героя кухни погребли.
Прости свещенна тень героя
Долг мудрой слабому прощать.
Прости что лиру я настроя
Мог слабо тень твою бряцать.
Я знаю точно недостоин
Вещать о всех делах твоих
Я не пиит, а только воин
В устах моих нескаден стих.
А ты! о мудрый, знаменитый!
Царь кухни мрачных погребов,
Единственный герой Бобров.
Неозлобился на поэта,
Тебя который воспевал
И знай у каждого кадета
Невежей я бессмертин стал.
Прочтя сии строки потомки
Воспомнят, мудрой, о тебе
Твои дела прославят громки
Воспомнят также обо мне.
