П.А. Вяземский. Стихотворения.


Станция

       (Глава из путешествия в стихах;
       писана 1825 года)
      
       Досадно слышать: "Sta viator!"
       Иль, изъясняяся простей:
       "Извольте ждать, нет лошадей", -
       Когда губернский регистратор,
       Почтовой станции диктатор
       (Ему типун бы на язык!),
       Сей речью ставит вас в тупик.
       От этого-то русским трактом
       Езда не слишком веселит;
       Как едешь, действие кипит,
       Приедешь - стынешь за антрактом.
       Да скакать - дождись пути.
       Заметить должно мне в прибавку,
       Чтобы точней в журнал внести
       Топографическую справку, -
       Дороги наши - сад для глаз:
       Деревья, с дёрном вал, канавы;
       Работы много, много славы,
       Да жаль - проезда нет подчас.
       С деревьев, на часах стоящих,
       Проезжим мало барыша;
       Дорога, скажешь, хороша -
       И вспомнишь стих: "для проходщих"!
       Свободна русская езда
       В двух только случаях: когда
       Наш "Мак-Адам" или "Мак-Ева" -
       Зима свершит, треща от гнева,
       Опустошительный набег,
       Путь окуёт чугунный, льдистым
       И запорошит ранний снег
       Следы её песком пушистым,
       Или когда поля проймёт
       Такая знойная зас'уха,
       Что через лужу может вброд
       Пройти, глаза зажмуря, муха.
       Что ж делать? время есть всему:
       Гражданству, роскоши, уму.
       Рукой степенной ход размерен:
       Итог в успехах наших верен,
       Пождём - и возрастёт итог.
       Давно ль могучий "Пётр" природу,
       Судьбу и смертных пренемог,
       Прошёл сквозь мрак, сквозь огнь
       и воду,
       И следом богатырских ног
       Давно ли вдоль и поперёк
       Протоптана его Россия?
       Исполнятся судьбы земные,
       И мы не будем без дорог.
       Зато военную дорогу
       Прокладывать умеем мы:
       В Париже были, слава богу,
       И, может, не боясь чумы,
       Ни Магомета стражи райской,
       За славной тенью Задунайской,
       За тенью царственной жены
       Мы доберёмся до луны;
       За греков молвим речь в Стамбуле
       И меж собой, меж дальних ссор,
       Миролюбиво кончим спор,
       Когда-то жаркий при Кагуле.
       "Так лошадей мне нет у вас?" -
       - Смотите в книге: счёт тут ясен.
       "Их в книге нет, я в том согласен;
       В конюшне нет ли? " - Тройка с час
       Последняя с курьером вышла,
       Две клячи на дворе и есть,
       Да их хоть выбылыми счесть:
       Не ходит не одна у дышла.
       "А долго ли прикажешь мне,
       Платя в избе терпенью дани,
       Истории "тьму-таракани"
       Учиться по твоей стене?"
       - Да к ночи кони придут, нет ли,
       Тут их покормим час иль два.
       Ей-ей кружится голова;
       Приходит жутко, хоть до петли!
       И днём и ночью всё разгон,
       А всего-навсего пять троек;
       Тут как нибудь смышлён и боек,
       А полезай из кожи вон!
       "Стой, спутник, стой!" - что ж молвить
       больше,
       Когда подвинуться нельзя?
       Зачем не странствую я в Польше,
       Мои любезные друзья!
       Судьба по трактам европейским
       (Что мне, признаться, очень жаль)
       Меня не завозила вдаль.
       Я только польским да еврейским
       Почтовым ларам бил челом.
       Как я ни рвался чувством жарким,
       Как ни загадывал умом
       Полюбоваться небом ярким
       И мира светлой полосой,
       Как я не залетал мечтою
       В мир божий из глуши далёкой,
       Где ж след мой тёмный, одинокой
       Сугробом снежным занесён,
       Как ни раскидывал сквозь сон,
       Всегда обманчивый и краткий,
       Своей кочующей палатки
       Среди блестящих городов,
       Среди базаров просвещенья, -
       Но от латинских оных слов
       Оглоблями воображенья
       Я поворачивал домой,
       И жду: схвачу ли сон рукой?
       О Польше речь была; но с речи
       Бог весть зачем, бог весть куда
       Сбиваюсь от горячей встречи
       Нежданных мыслей. Господа!
       Простите мне раз навсегда.
       По Польше и езда - веселье,
       И остановка не в наклад:
       Иной бы и зажиться рад,
       Как попадёт на новоселье;
       Затем, что пара бойких глаз,
       Искусных в провол'очке польской
       (От коих он пылал и гас,
       Был смел и робок в тот же час),
       Так заведет дорогой скользкой,
       Так закрутит в нём дурь и хмель,
       Что шуткой с первого присеста
       Она его, не тронув с места,
       Промчит за тридевять земель.
       Так, помню польские ночлеги:
       Тут есть для отдыха и неги
       На что взглянуть, где лечь,
       что съесть, -
       Грешно об наших речь завесть.
       И чтоб не дать себя проклятью
       Патриотических улик,
       Патриотической печатью
       Не лучше ли скрепить язык?
       Певец, который ведал горе,
       Сказал: "Nessun maggior dolore"
       И прочее; не прав ли он?
       Смотрю на память с двух сторон:
       Благоприятной и враждебной.
       Она, как в древности кумир,
       На ликах носит брань и мир.
       То злобный дух, то друг волшебный,
       Она нам в казнь или в любовь;
       Иль дразнит благом, уж заочным,
       Иль говорит: условьем срочным
       Что было, может быть и вновь.
       По крайней мере, память ныне,
       Смотря приветливым лицом,
       Мне светит в з'еркальной святыне
       Своим волшебным фонарём.
       Голодный, стол окинув взглядом,
       И видя в разных племенах
       Живой обед со мною рядом
       На двух, на четырёх ногах,
       Голодный, видя к злой обиде,
       Как по ногам моим со сна,
       С испуга, в первобытном виде
       Семейно жмётся ветчина,
       Я не грущу: пусть квас и молод,
       А хлеб немного пожилой,
       Я убаюкиваю голод
       Надеждой, памяти сестрой.
       Постясь за полдником крестьянским,
       Отрадно мне себе сказать:
       Я трюфли запивал шампанским,
       Бог даст, и буду запивать.
       Итак, ваш путевой нотарий,
       Из русской почтовой избы
       Вам польской почты инвентарий
       Я подношу назло судьбы.
       Жена иль дочка "комиссаржа"
       Полячка, - словом, всё сказал:
       Тут и портрет и мадригал;
       Притом цыплята, раки, спаржа,
       Или технически скажу
       И местность красок удержу:
       "Kurczeta, racki i szparagi"
       (Чего не стерпит лист бумаги
       И рифма под моим пером?),
       Гитара на стене крестом
       С оружьем ставропольской славы,
       Кумиры чести и забавы
       Патиотической четы;
       На окнах свежие цветы,
       Саратской флоры дар посильный;
       Там в рамках за стеклом черты
       Героев Кракова и Вильны,
       На полке - чтенье красоты,
       Роман трагическо-умильный
       И с ним Дмушевского листы,
       В которых летописец верный
       С неутомимостью примерной
       Изо дня в день, из часу в час
       Ведёт историю Варшавы,
       На всё вперяя зоркий глаз:
       Спектакли, выезды в заставы,
       Продажа книг, побег собак,
       Проказы добрых дел примеры,
       Волненье мод и атмосферы,
       Движенья жизни - смерть и брак;
       Движенья биржи - курс, банкруты;
       Дела веков, дела минуты, -
       Всё сгоряча в сырой листок
       Передаёт печать прилежно,
       Уездам и потомству впрок.
       Как я заслушивался нежно
       Тебя, варшавский вестовщик,
       Когда в душе, во дни разлуки,
       Будил замолкнувшие звуки
       Словоохотный твой язык.
       На голос дружного привета
       Ответ созвучный я давал:
       Поэзией была газета,
       И над афишкой я мечтал.
      
       Я волю дал широким перьям
       Залётной памяти моей,
       Мечтой коснулся я преддверьям
       Чертогов прелестей и фей.
       Влетел в Варшаву - и, бессильный,
       Засел я в сети прежних дней.
       Здесь тайна, критик щепетильный,
       Ты не проймёшь моих речей.
       "Umizgai sie!" - за это слово,
       Хотя ушам оно сурово,
       Я рад весь ваш словарь отдать:
       На нём хранится талисманом
       Могущей прелести печать;
       Обворожительным дурманом
       Щекотит голову и грудь
       Того, кто воздухом Варшавы
       Был упоён когда-нибудь,
       Кто из горнушек "Вейской кавы"
       Пил нектар "медленной отравы",
       Или в "Беляны" знает путь.
       "Umizgai sie!" - в сём слове милом,
       Как в сердце, Польша вся живёт,
       И в хороводе лёгкокрылом
       Своих соблазнов рок влечёт.
       При этом слове я в Варшаве,
       И сон минувший снится въяве:
       При блеске свеч передо мной
       Взвились, зажглись чета с четой,
       Цепь вьётся и мазурки знойной
       Кипит и гаснет вихорь стройный
       Под гул отрывистых смычков.
       Или день праздничный: костёлы
       Пустеют; полдень: будто пчёлы,
       Из ульев набожных трудов,
       Расправя крылья золотые,
       Спешат святоши молодые.
       Пестреют улицы, кипят;
       Глазам раздолье и мученье,
       Но средоточится волненье -
       И рой за роем ринул в сад.
       В аллею сжался город тесный.
       Вот в лицах старины мечты:
       Вот сейм державный, сейм прелестный,
       Вот "Посполита" красоты.
       Здесь блещет знаменьем утешным
       И мнений и одежд успех;
       Чин с чином, с знатью скромный цех
       Сравнялись равенством безгрешным
       (Хотя оно и вводит в грех)
       Пригожих лиц и ножек стройных,
       Мой Пушкин, строф твоих достойных,
       И так обутых, что едва ль
       Их обнажить любви не жаль.
       Или в театре "народ'овом",
       Где окриляют польским словом
       Патриотический порыв,
       Стихи Немцевича забыв,
       Глас старца, убежденья полный,
       Которым движит и живит
       Он зыбкого партера волны,
       И увлекает и разит.
       Смотрю я на другую сцену,
       Где страсти действуют живьём,
       Где в представлении немом
       Актёрам зрители на смену.
       Тут "романтическая" связь:
       "Единства места" не держась,
       Из кресел в ложи и обратно
       Огнём чуть зримым, перекатно
       Живая нить игры живой
       Завязкой тайною снуётся,
       А там развязкой распредётся,
       Как следует, своей чредой.
      
       Теперь для критики судейской
       Словцо учёное: глагол
       "Umizgrai sie!", глагол житейской;
       Ему нас учит женский пол.
       Он жемчуг польского наречья,
       Его понятья без увечья
       В другой язык не передашь,
       Как в словарях других не рыться;
       Faire la cour и "волочиться"
       Смешно напоминает блажь
       Маркизов чопорного века,
       Иль заставляет заключить,
       Что волокита должен быть
       Или подагрик иль калека.
      
       Могло б досадно быть ушам,
       Когда читатели-зоилы
       Зав'опят: "Sta viator! Нам
       Тащиться за собой нет силы".
       Но к притязаньям дерзких лиц
       В нас, к счастью, самолюбье глухо,
       И золотом, как у девиц,
       Завешено поэта ухо.
      
       Итак, пока нет лошадей,
       Пером, досужным погуляю...