Гляжу на картины живой панорамы.
И чудный рисунок и чудные рамы!
Не знаешь - что горы, не знаешь - что тучи;
Но те и другие красою могучей
Вдали громоздятся по скату небес.
Великий художник и зодчий великий
Дал жизнь сей природе красивой и дикой.
Вот радуга пышно сквозь тучи блеснула,
Широко полнеба она обогнула
И в горы краями дуги уперлись.
Любюясь красою воздушной сей арки:
Как свежие краски прозрачны и ярки!
Как резко и нежно слились их оттенки!
А горы и тучи, как зданья простенки,
За аркой чернеют в глубокой дали.
На ум мне приходит владелец Фернея:
По праву победы он веком владея,
Спасаясь под тенью спокойного крова,
Владычеством мысли, владычеством слова,
Царь, волхв и отшельник, господствовал здесь.
Но внешнего мира волненья и грозы,
Но суетный славы цветы и занозы,
Всю мелочь, всю горечь житейской тревоги,
Талантом богатый, покорством убогий,
С собой перенес он в свой тихий приют.
И, на горы глядя, спускался он ниже:
Он думал о свете, о шумном Париже;
Карая пороки, ласкал он соблазны;
Царь мысли, жрец мысли, свой скипетр
алмазный,
Венец свой нечестьем позорил и он.
Паря и блуждая, уча и мороча,
То мудрым глаголом гремя иль пророча,
То с злобной насмешкой вражды и коварства,
Он, падший изгнанник небесного царства,
В сосуд свой священный отраву вливал.
Страстей возжигатель, сам в рабстве
у страсти,
Не мог покориться мирительной власти
Природы бесстрастной, разумно спокойной,
С такою любовью и роскошью стройной
Пред ним расточившей богатства свои.
Не слушал он гласа её вдохновений;
И дня лучезарность, и сумрака тени,
Природы зерцала, природы престолы,
Озёра и горы, дубравы и долы -
Всё мертвою буквой немело пред ним.
И Ньютона хладным умом толкователь,
Всех таинств созданья надменный искатель,
С наставником мудрым душой умиленной
Не падал с любовью пред богом вселенной,
Творца он в твореньи не мог возлюбить.
А был он сподвижник великого дела:
Божественной искрой в нем грудь пламенела;
Но дикие бури в груди бушевали,
Но гордость и страсти в пожар раздували
Ту искру, в которой таилась любовь.
Но бросить ли камень в твой пепел остылый,
Боец, в битвах века растративший силы ?
О нет, не укором, а скорбью глубокой,
О немощах наших и в доле высокой,
Я, грешника славы, тебя помяну !
