Велимир Хлебников. Творения.


ВАМ

       Могилы вольности - Каргебиль и Гуниб
       Были соразделителями со мной единых зрелищ,
       И, за столом присутствуя, они б
       Мне не воскликнули б: "Что, что, товарищ, мелешь?"
       Боец, боровшийся, не поборов чуму,
       Пал около дороги круторогий бык,
       Чтобы невопрошающих - к чему?
       Узнать дух с радостью владык.
       Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,
       Пару рассеяно-гордых орлов,
       Ветер, неосязуемый для нас и тих,
       Вздымал их царственно на гордый лов.
       Вселенной повинуяся указу,
       Вздымался гор ряд долгий.
       Я путешествовал по Кавказу
       И думал о далекой Волге.
       Конь, закинув резво шею,
       Скакал по легкой складке бездны.
       С ужасом, в борьбе невольной хорошея,
       Я думал, что заниматься числами над бездною полезно.
       Невольно числа я слагал,
       Как бы возвратясь ко дням творенья,
       И вычислял, когда последний галл
       Умрет, не получив удовлетворенья.
       Далеко в пропасти шумит река,
       К ней бело-красные просыпались мела,
       Я думал о природе, что дика
       И страшной прелестью мила.
       Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
       Похожа на один божественно звучащий стих,
       И в это время воздух освободился от цепей
       И смолк, погас и стих.
       И вдруг на веселой площадке,
       Которая, на городскую торговку цветами похожа,
       Зная, как городские люди к цвету падки,
       Весело предлагала цвет свой прохожим, -
       Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк
       Похоронен: скошен он над плитой и увенчан чалмой.
       И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог,
       На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой.
       Среди гольцов, на одинокой поляне,
       Где дикий жертвенник дикому богу готов,
       Я как бы присутствовал на моляне
       Священному камню священных цветов.
       Свершался предо мной таинственный обряд.
       Склоняли голову цветы,
       Закат был пламенем обьят,
       С раздумьем вечером свиты...
       Какой, какой тысячекост,
       Грознокрылат, полуморской,
       Над морем островом подьемлет хвост,
       Полунеземно обьят тоской?
       Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,
       Ныне - уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень,
       Цветы обступили его, как учителя дети,
       Его - взиравшего веками.
       И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном
       И, как Садко, берет на руки ветхогусли -
       Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,
       В нем жизни сны давно потускли.
       Так, среди "Записки кушетки" и "Нежный Иосиф",
       "Подвиги Александра" ваяете чудесными руками -
       Как среди цветов колосьев
       С рогом чудесным виден камень.
       То было более чем случай:
       Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших слом
       О доле нежной, о доле лучшей:
       Луга топтались их ослом.
       Здесь лег войною меч Искандров,
       Здесь юноша загнал народы в медь,
       Здесь истребил победителя леса ндрав
       И уловил народы в сеть.