С природою искусство сочетав,
Прекрасны вы, задумчивые парки:
Мне мил ковер густых, хранимых трав
И зыбкие аллей прохладных арки,
Где веет все давно дабытым сном
И шепчутся деревья о былом.
Сад, как вино, - чем старше, тем милей,
Тем больше в нем игры и аромата.
Особенно он дорог для очей,
Когда искусство несколько помято
Завистливым соперником людей -
Природою, которая богата
Неряшеством и чудной красотой,
О гордостью, доступной ей одной!
Таких садов близ царственной Невы
Довольно есть. Сады увеселений -
Кумирни мелкой прессы и молвы -
Затмили их... Так фокусника гений
Свет разума и мудрость оловы
Тмит мудростью лукавою движений.
Но славу тех резващихся садов
Переживут сады больших дворцов.
Меланхоличен Царскосельский сад,
И тем милей мечтателям угрюмым.
Он вас чарует прелестью баллад,
Приветствует спокойно - важным шумом,
В нем вечером люблю встречать закат,
Предавшимся своим певучим думам.
Войдемте же в него мы. Много в нем
И выходов и входов есть кругом.
Ведущие в ласкающую даль,
Как хороши тенистые аллеи!
Там, что ни шаг, то будят в вас печаль
Угасших лет невинные затеи.
То пруд блеснет, прозрачный, как хрусталь,
То статуя Амура иль Психеи
На вас глядит, кокетливо грустя, -
Столетнее бездушное дитя!
А там, в тени благоуханных лип,
Стена и вал искусственной руины,
Где бледных мох и толстогубый гриб
Уже взросли для полноты картины.
Мы нечто там еще встречать могли б,
Когда бы страж таинственной долины,
Ютящийся в развалине с семьей,
Не наблюдал за скромой чистотой.
А дальше ряд душистых цветников,
Подстриженных акаций изгородки,
И мостики над зеркалом прудов,
А на прудах - и лебеди, и лодки,
И в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струей,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет.
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь ее давно воспел поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив бренный свет.
А из кувшина струйка влаги пенной
По-прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.
О, время, время! Вечность родила
Тебя из мглы бесчувственного лона.
Ты вдаль летишь, как легкая стрела,
И все разишь: чужда тебе препона!
Давно ли здесь кипела и цвела
Иная жизнь? У женственного трона
Писатели, министры и князья
Теснилися, как важная семья.
То был рассвет и вкуса, и ума.
От Запада текло к нам просвещенье.
Императрица, мудрая сама,
Устав от дел, искала вдохновенья:
И роскошь мод, как старая чума,
Объяла всех восторгом увлеченья,
И жизнь текла, как шумный каранавал,
И при дворе блистал за балом бал.
И снится мне, что ожил старый сад,
Помолодели статуи в нем даже.
У входов стройно вытянулись в ряд
Затейливых фасонов экипажи;
В аллеях томных вкрадчиво шумят...
Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,
И каламбур французский заключен
В медлительный и вежливый поклон.
Огни сверкают факелов ночных,
Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,
Меж гордых жен в нарядах дорогих,
Украсивших искуственные рощи,
Подобно рою бабочек цветных, -
Одна скромней, приветней всех и проще,
И белое, высокое чело
Ее, как день безоблачный, светло.
Года прошли... Погибли все давно
Под легкою секирою Сатурна.
Всем поровну забвение дано,
Но не у всех промчалася жизнь бурно.
Не каждым все земное свершено,
Не каждого оплакивалась урна.
И люди вновь родились, чтоб опять
Злословить, петь, влюблятся и страдать.
Да, жизнь-вечн'а, хоть бродит смерть кругом!
Не знает мир, состарившись, утраты...
На рубище природы роковом
Мы - новые, непрочные заплаты.
В нас даже пятна старые притом:
Из лоскутков отброшенных мы взяты.
Ах, экономна мудрость бытия:
Все новое в ней шьется из старья!
И снится сон другой душе моей:
Мне чудится - во мгле аллей старинных,
На радостном рассвете юных дней
Один, весной при криках лебединых,
Мечтатель бродит... Блеск его очей
Из-под бровей густых и соболиных,
Загар лица, курчавый пух ланит...
Все в нем душе так много говорит!
Рассеяно к скамье подходит он,
С улыбкою он книгу раскрывает,
Задумчивостью краткой омрачен,
Недолго он внимательно читает...
Из рук упал раскрытый Цицерон...
Поэт поник, и что-то напевает.
И вот, смеясь, набросил на листе
Послушный станс невинной красоте.
Святая тень великого певца!
Простишь ли мне обманчивые грезы?
Уж ты погиб до горького конца
Сокрыв в груди отчаянье и слезы.
Но - вечен луч нетленного венца
Во тьме глухой житейских дум и прозы,
И славные могилы на земле,
Как звезды в небе, светят нам во мгле.
Счастливые! Их сон невозмутим!
Они ушли от суетного мира,
И слава их, как мимолетный дым,
Еще пьянит гостей земного пира.
И зависть зло вослед смеется им,
И льстиво гимн бренчит небрежно лира.
Но клевета и лесть, как жизнь сама,
Не тронут им не сердца, ни ума!
А сколько лиц без славы в глубь могил
Ушло с тех пор, как этот парк унылый
Гостеприимно сень свою раскрыл!
Здесь мальчиком когда-то брат мой милый
Гулял со мной... Расцвел - и опорочил!
Он, нежный друг, согретый юной силой,
Желавший жить для дружбы и добра,
Он смертью взят от кисти и пера...
Прости, прощай, товарищ детских лет!
Под бурями мучительного рока
Слабею я, в глазах темнеет свет:
Я чувствую, что срок мой недалеко!
Когда в душе пресмертный вспыхнет бред,
Увидит ли тебя мое больное око?
Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести
Усталого на жизненном пути?!
