Л.А. Мей. Стихотворения.


Видение

       Семь веков с половиной и три года минуло грозному Риму:
       Месяц Януса встречает вешнею ночью восьмыя календы;
       Кесарь Август - уж третье лето - избр'анный владыка
       народа...
      
       Полун'очь, а сады Мецената, как и в полдень, горят
       изумрудом
       От лампад и от светочей: верно, сам кесарь в гостях
       у любимца?..
       Он и есть, - кесарь Август, и любимица Юлия с ним,
       и все думцы,
       Все придворные с ним - от отцов, от сенаторов - даже
       до мима,
       Не считая певцов и художников. Вот и сенатор Агриппа,
       И Пилад - пантомим, И Гораций с Овидием, вот и Амулий,
       Живописец, погребший всю жизнь в тайниках "золотого
       чертога";
       Вот Витрувий маститый, тот зодчий, что "вечному городу"
       высек
       Саркофаг из порфира и мрамора... Вот безыменный
       ваятель,
       Родом - эллин, виновник всего торжества... Но, хоть
       безыменный,
       Память вечную п'ередал всем веками и народам
       Изваяньем Зевса - Электора... Чудную статую эту
       Заказал Меценат и, в подарот Октавию-Августу, морем
       Переслал её я ваятеля с нею он в Рим из Коринфа...
      
       На престоле из кости слоновой воссел Олимпиец, величье
       и копьё золотое в деснице он держит, а в шуйце -
       перуны;
       Чистый мрамор тела отеняют венцом белокудрые кудри;
       У подножия бога орёл опускает широкие крылья.
       Окрест ложа двойного, где Август и Юлия с ним
       возлегают,
       Льются музыки тихие волны сквозь зелень кустов и
       деревьев;
       Олеандры алеют по купам лилей и жасминов,
       И о камни гранятся в жемч'уг и в алмазы струи
       водомётов.
       Увенчала Октавию Юлия пл'ющем шафранным,
       Улыбаяся, жжет ему очи кипучею лавою взоров -
       И невольно склонился к ней кесарь венчанной главою на
       перси;
       Эти чуткие перси, как в бурю две первые пенные волны...
       И ревниво глядит на красавицу сквозь олеандры Овидий...
      
       Впрочем, вряд ли бы кесарь и тысячи взоров сторожких
       приметил:
       Смотрит он не очами - душой просветленной и зрением
       сердца
       Он на статую смотрит и смотрит на южное звездное небо -
       В забытье...
       Сходят н'а землю, ближе и ближе, пресветлые боги:
       И Меркурий, и Марс, и Венера, и сам громовержец Юпитер:
       Вот он, вот!.. За себя посылает и утром и вечером -
       Феба,
       А с вечерней зари до денницы - Диану, а сам он, Юпитер,
       Пополам разломил свой божественный луч и Диане и Фебу...
       Отчего же так быстро стремится Юпитер к зениту?
       Отчего он и больше и ярче, и сноп из лучей своих вяжет,
       Словно на небе след за собой заметает метлой серебристой?
       Поднялся он над самою статуей... Полно, Юпитер ли
       это?..
       Нет: не он, а иная звезда загорелась на небе восточном,
       Загорелась - и дикую, чуждую местность собой осветила.
      
       Сельский выгон в песчаной пустыне; все стадо припало на
       землю,
       И в испуге глядят пастухи на полночное небо, а небо
       Темно-синий свой полог разверзло потоками яркого света -
       И лучами, как лирными струнами, вторит торжественной
       песне;
       Воспевают крылатые, светлые, чистые образы: "Слава
       В вышних богу! "
       А в ближнем селеньи, в хлеву, вынимает
       Из яслей
       Мать младенца... Возносил горе его... Вдруг!..
       Покачнулась
       И содр'огнулась статую Зевса; восстала, колеблясь, с
       престола,
       Уронила копье и перуны и грянулась навзничь о землю -
       Только брызнули всюду осколки, - и в ужасе вскрикнул
       сам кесарь
       И - очнулся...
       Виденье исчезло: все те же сады Мецената;
       Та же муз'ыка, те же водометы, лампады, цветы и деревья;
       Та же Юлия с той же улыбкой и пламенным взором,
       И сидит нерушим на престоле Зевес-громовержец...
       О боги!
       Милосерды вы к набожным кесарям - даже и в грезах
       полночных.
      
       (1860)