На камне мшистом в час ночной,
Из милой родины изгнанник,
Сидел князь Курбский, вождь младой,
В литве враждебной грустный странник,
Позор и слава Русских стран,
В совете мудрый, страшный в брани,
Надежда скорбных Россиян,
Гроза Ливонцев, бич Казани...
Сидел - и в перекатах гром
На небе мрачном раздавался,
И темный лес, шумя, кругом
От блеска молний освещался.
"Далеко от страны родной,
Далеко от подруги милой",
Сказал он, покачав главой -
"Я должен век вести унылой."
"Уж боле пылких я дружин
Не поведу к кровавой брани,
И враг не побежит с равнин
От покорителя Казани.
До дряхлой старости влача
Унылу жизнь в тиши бесславной,
Не обнажу за Руг мяча,
Гоним судьбою своенравной."
"За то, что изнемог от ран,
Что в битвах край родной прославил,
Меня неистовый тиран
Бежать отечества заставил:
Покинуть сына и жену,
Покинуть все, что мне священно,
И в чуждую уйти страну
С душою, грустью отягченной."
"В Литве я ныне стал вождем;
Но, ах! ни почести велики
Не веселят в краю чужом,
Ни ласки чуждого владыки.
Я все стенаю и грущу,
И на пирах сижу угрюмый,
Чего-то для души ищу,
И часто погружаюсь в думы..."
"И в хижине и во дворце
Меня глас внутренний тревожит,
И мрачность на моем лице
Веселость шумных пиреств множит...
Увы! всего меня лишил
Тиран отечества драгова.
Сколь жалок рок кому судил
Искать в стране чужой покрова."
