Бледнеющего дня последни час биет,
Блеящие стада долины оставляют,
Усталый земледел задумчиво идёт
В шалаш спокойный свой. - В объятиях
свободы,
Под кровом тишины я буду размышлять.
В туманном сумраке таятся горы, воды,
Всё тихо - лишь в кустах кузнечики стучат,
Лишь слышится в дали пастуший рог унылой, -
На древней башне сей, плющом и мхом покрытой,
Пустынныя совы я дикой слышу вой,
Она глас жалобный к луне возносит свой
На тех, которые, блуждая, возмущают
Жилища тайного её безмолвный сон
И древнюю её обитель посещают -
Там, где молчание воздвигло мрачный трон,
Где вечные дубы, рекою лет согбенны,
Из ветвей лиственных сплетают гроб священный,
Где ивы дряхлые, иссохшие стоят,
Где дёрном устланы цветущие могилы:
Там праотцы села, в безмолвии унылом,
Почивши навсегда глубоким сном, лежат -
Дыханье свежее ождавшегося дня
Ни крики ласточки, в гнезде своём сидящей,
Ни голос петуха, ни стон рогов звучащий,
Ничто не воззовёт от тяжкого их сна -
Пылающий огонь, в горнилах извиваясь,
Их в зимни вечера не будет согревать,
Не будут более сынов своих лобзать,
От тягостных трудов в шалаш свой возвращаясь -
Как часто их рука блистающей косой
Ссекала тонкий клас на ниве золотой,
Как часто острый плуг, их мышцей напряжённый,
Взрывал с усилием опорные поля,
Как часто крепкие, корнистые древа
Валялися под их секирой сокрушенны! -
Пускай сын роскоши, богатством возгордясь,
Над скромной нищетой кичливо возносясь,
Труды полезные и сан их презирает,
С улыбкой хладныя надменности внимает
Таящимся во тьме, незвучным их делам:
Часа ужасного нельзя избегнуть нам,
На всех ярится смерть - любимца грозной славы,
Невольника, царя, дающего уставы,
Всех ищет грозная и некогда найдёт.
Путь славы и честей ко гробу нас ведёт. -
Судьбы и счастия наперсники надменны,
Не смейте спящих здесь безумно ускорять
За то, что кости их в забвении лежат,
Что в сей обители, молитвам посвященной,
Где в тихом пении, святом, благоговейном,
Несётся к небесам молений град святых,
Гробницы вознесли над скромной перстью их!
Зачем над мёртвыми, истлевшими костями
Писать надгробия и камни воздвигать?
Души в холодный прах им вечно не призвать!
И гимны почестей, гремящих над гробами,
Немого тления не властны оживить! -
Неумолиму смерть хвала не обольстит! -
Ах! может быть, под сей могилою хранится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И кровожадный червь (здесь, в черепе) в сухой главе
гнездится,
Который некогда корону мог носить,
Иль восхищаться лир гармонией чудесной!
Науки светлые, питомцы веков
Не озарили их светильником небесным!
Согбенны тяжестью невольничьих оков,
В забвенной нищете они свой век влачили,
И огнь сердец своих нещадно истощили.
Как часто редкий перл таится в недре волн!
Как часто лилия в пустыне расцветает,
Незримая никем, безвесно умирает! -
Там, может быть лежит неведомый Мильтон,
И в узах гробовых, безмолвствуя, владеет,
Там, может быть Кромвель неукротимый тлеет,
Что кровью сограждан не обагрял
Полей отечества и власти не искал -
Сенатом управлять державною рукою,
Сражаться с вихрем бед и грозною судьбою,
Странам обилие и счастье изливать,
В слезах признательных дела свои читать,
Сего их рок лишил своим определеньем;
Но если путь добра для них он сократил,
То он пресёк по ним пути для преступленьям.
Он им стезей убийств стремиться запретил
К престолам, пышностью и славой окружённым; -
Простые их сердца умели сострадать
Несчастным, злобною судьбою угнетённым,
Они в душе своей не тщились сокрывать
Волнения страстей крутых, неутомимых,
Ланиты их могли стыдливостью пылать,
На лести алтарях, гордыне возносимых,
Небесных муз они не смели обожать -
Не зная суетных, обманчивых желаний,
Рождающих беды и горькие страданья,
С забвением всего, в долине жизни сей.
Спокойно шли они тропинкою своей -
В сём месте, где их персть лежит уединённо,
Простою р'езьбою, не златом, украшенный
Воздвигнут монумент костям безмолвным их -
Нет пышной надписью над скромною могилой!
Чистосердечие на ней рукой нельстивой
Их лета, имена потщилось начертать,
Евангельску мораль вокруг изобразило,
В которой мы должны учится умирать! -
Ах! кто с сей жизнью без горя разлучался?
Кто прах свой вечному забвенью оставлял?
Без сожаления с сим миром расставался
И взора горького назад не обращал?
Ах, сердце нежное, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой!
И взоры тусклые, навеки угасая,
Хотят взглянуть на них с последнею слезой!
Для них глас нежности в могиле нашей слышен;
Для них наш мертвый прах и в самом гробе
дышит!
А ты, природы сын, чувствительный душой,
Который спящим здесь свой голос посвящаешь
И скромны их дела потомкам возвещаешь,
Быть может некогда, что друг, любимец твой,
Сюда задумчивой тоскою заведенный,
Захочет о судьбе любезного узнать:
Седой поселянин, летами удрученный,
Воспомнит о тебе и будет отвечать:
"Он часто, на заре, в долине мне встречался,
Когда в час утренний спешил на холм взойтить,
Чтоб солнечный восход на нем предупредить -
Там в роще иногда уединен скитался
И горести свои безмолвью поверял,
Там в поле, в знойный час полудня, отдыхал
Под ивой лиственной, вершиною согбенной,
Которыя корни сухие, искривленны
Выходят из земли, виясь в траве густой;
Здесь часто он сидел вечернею порой,
Небрежно голову на руки наклонивши
И взоры томные в источник устремивши,
Который в тростнике задумчиво журчит -
Он часто слезы лил, как будто странник
бедный.
Отчизны милыя, друзей, всего лишенный,
Которого и жизнь несносно тяготит! -
Он сохнул и - увял! - напрасно я в долине,
Под ивой на холму несчастного искал;
Увы! нигде его уж больше не встречал!
На утро колокол послышался унылый,
Надгробно пение раздалось, - я узрел
Страдальца бедного, который - уж отцвел.
